Голос красоты звучит тихо, он проникает только в самые чуткие уши.

                                                        Ф. Ницше

Пролог.

     Меня зовут Менди Браклхерст, точнее так меня  звали раньше. Сейчас, после смерти моего приемного отца, я взяла фамилию своей матери  - Кобурн. Не смотря на свое английское имя, я на половину француженка. Моя мать   София Кобурн родилась в Париже, она вышла замуж за моего настоящего отца, а потом рассталась с ним, оставшись с пятилетней дочкой на руках – со мной. После, во время ее путешествия в Англию, она безумно влюбилась в мистера Браклхерста, который после стал ее вторым мужем и моим отчимом. Год назад он умер, оставив нам все свое огромное состояние и шикарный особняк за Лондоном. Я расскажу вам свою историю sans gene*, не скрывая ничего.

 *Sans gene (фр.) – без стеснения.

Глава 1.

Как я стала волшебницей.

  Если честно, я вообще не любила магию. Я не понимала, зачем глупо махать деревянной палочкой, чтобы часы приплыли к тебе по воздуху, когда можно спокойно подойти и взять их. Я любила рисовать пастелью и карандашами, маслом и акварелью, но судьба сделала по-своему. Хотя, я не верю в судьбу, как и не верю в Бога.  Не протестантство, не католичество, не православие и не ислам не заставили меня поверить в существование высшего разума. Если в мире есть магия,  то что же говорить о Боге. Я не хотела быть волшебницей, хотя, надо сказать, способности к ней появились у меня рано. Моя легкомысленная мать уже начинала думать, что я никогда не смогу выделывать изящные вещи, наподобие ее парикмахера, который взмахами волшебной палочки  так заплетал ей волосы, что потом без магии нельзя было обойтись. Но я могла, у меня было много друзей, обычных мальчишек и девчонок, и я хотела быть как они.  Мечтая учиться в нормальной школе, окончить колледж и стать профессиональным художником, я скрывала от матери свое умение делать птиц на своих картинах живыми, списывая все на магические краски, купленные, на тогда еще не известной мне, Диагон Аллее.

 Но моя гордость, начинавшая развиваться уже в раннем детстве, победила меня. Самым большим наслаждением для меня было делать то, что, по мнению других, я сделать не смогу. Жаль, но это произошло вполне случайно. Когда я нашептывала неподвижной бабочке что-то такое, чтобы она стала летать на бумаге, в комнату вошла моя мать. Вы не представляете, какое выражение застыло на ее лице – выражение глупого, женского счастья. При этом воспоминании, у меня до сих пор появляется улыбка.

  После этого «происшествия» мне начало казаться, что мама стала любить меня сильнее, возбуждено крякая что-то про школу волшебства и большие возможности. Я и тогда была вполне буйным ребенком, и поэтому отговаривала ее посылать меня туда, рассказывала что-то о великом искусстве и о таланте,  который не сможет развиваться в стенах этой волшебной тюрьмы, какой я представляла себе школу. И даже когда мне было десять, и  я получила письмо с обратным адресом «Хогвартс», то надежно спрятала пергамент под своей кроватью. Но, как оказалось, такое же письмо получила и моя мама.

  И тогда началась суета. Все чаще стал приезжать парикмахер, наша личная швея мерила меня, как только могла своей сантиметровой лентой, слуги приносили откуда-то все больше книг в мудреных переплетах и сваливали их в моей комнате. У меня была немая истерика, я начала раздражать от скрипа перьев и мяуканья своей кошки, которую мама собиралась отправить со мной. Вечером я ложилась спать полностью уставшая от бесконечных примерок безвкусных черных мантий и ласковых уговоров мамы поехать туда, куда надо. А кому надо? Мне не нужна была эта загадочность с ее темными пятнами и волшебными секретами.

  В конце августа мать все-таки  взяла меня на Диагон аллею, после очереди моих препираний и криков. Покупать волшебную палочку. Мистер Олливандер долго смотрел на меня, словно я была музейным экспонатом, а потом принес какую-то узкую длинную коробочку и начал говорить о струнах сердца и единорога и листьях красного дерева. Потом он дал мне темно бордовую палочку, я взмахнула и комната наполнилась приятным звоном колокольчиков. Старичок улыбнулся, взял с матери деньги и ушел в тесные коридоры своего магазинчика. А мы пошли домой. Мама что-то плела мне о школе, но мне это уже так надоело, что я не слушала ее.

  Потом мы с кучей таких же детей, как я,  поехали на алом поезде, пышущим жарким паром. Как только поезд начал прибавлять ход, мне захотелось домой, рисовать и дурачиться с друзьями, которым я сказала, кстати, почти не соврав, что меня отправляют в жуткий пансион со строгими учителями. Меня настолько утомила возня прошлого месяца, что я не заметила, как уснула на время всего путешествия. Проснулась я уже тогда, когда надо было выходить и ребятня начала копошиться и спешить к выходу.

  Первым, что меня впечатлило, был замок – огромный, темный, величественный и тайный. Какая-то строгая женщина велела нам пройти в тесную комнатку и ждать сортировки. Мать рассказывала мне о колледжах, и я хотела попасть в Слизерин. Но мерзкая шляпа, которая завоевала мою ненависть до конца своих тряпичных дней, распределила меня в Рэвенкло. Так я стала волшебницей. Что ж, я не попала туда, куда хотела. Но решила поддерживаться своего жизненного девиза: быть первой. Пусть я попала в Рэвенкло, там я буду первой.

Глава 2.

Директор.

Говори, как чувствуешь, и живи, как говоришь.

Конфуций

       Сейчас я на шестом курсе, и за это время в кабинете профессора  Дамблдора была не раз. Деканы всегда ругались, а он молчал, только смотрел на меня пристально.  Я ненавидела его за этот взгляд, лучше бы он тоже разбрасывался грубыми словами, грозил исключением или что-нибудь еще. Одновременно с ненавистью во мне жило и уважение к нему. Да,  я уважала этого сумасшедшего старика за это его молчание, за немое, незримое понимание и поддержку, не смотря на всю свою гордую, где-то несправедливую и злую натуру.

  Я вообще очень жестокая и холодная. Мне плевать на чужие чувства, если они не касаются меня, мне стало безразличным чужое горе, после того, как к моему горю были равнодушны. Когда умер отчим, а его я все-таки любила, и я носила траур, расстраивалась, впадала в страшные, продолжительные депрессии меня никто не утешал в этом чудовищном, огромном замке. Со временем я разучилась любить детей. Их слезы не трогали меня, потому что я начинала понимать, как они глупы и бесполезны, эти мертвые соленые капли. Сама я никогда не плакала, это было ниже меня… или выше. Я не знаю, просто не было необходимости рыдать, даже когда умер мистер Браклхерст, когда меня несколько раз пыталась исключить из школы МакГонагол, декан Гриффиндора, когда  я терпела неудачи в учебе и вообще в жизни. Я привыкала к плохому, изгоняя его из своей жизни, но, когда оно возвращалось, я не обращала на него внимания, Я не любила чередующиеся черные и белые полосы в жизни, я хотела, чтобы черных было как можно меньше. Но так получалось, что я всегда сама создавала себе неприятности, а потом расплачивалась за них и порой достаточно большой ценой.

  Так и в этот раз…

 Надо сказать, после смерти мужа, моя мать не долго страдала и носила черную вуаль. И вообще она была легкомысленной кокеткой. Вот и сейчас, она написала мне письмо на корявом английском и французском вместе о том, что снова выходит замуж. Ее избранником на этот раз стал какой-то граф из богатого, знатного рода – мистер Ларсен. Она описывала его достоинства, которых, я была уверена, не существовало, восхищалась его аккуратными усиками и дорогой одеждой. Он дарил ей подарки, цветы  - орхидеи, как она любила, делал все, чтобы завоевать ее сердце. Но это была моя мама, и она не могла связать себя узами брака, не посоветовавшись со мной, также как и я не могла согласиться на этот брак, не зная графа Ларсена. Вот я и решила увидеть его своими глазами.

 Во время ужина, когда все были в большом зале, я с помощью собственного запаса кружанной муки переместилась из камина в гостиной Рэвенкло в свой дом, сказав зеленым креслам: «Au revoir!»*

 *Au revoir (фр.) – до свидания.

 После небольшого путешествия в темноту и пустоту, я оказалась в гостиной своего дома. Она была пуста, лишь кошка, которую я решила все же оставить шесть лет назад,  мурлыкала, купаясь в лучах осеннего солнца.  Быстрым шагом я поднялась по лестнице в комнату мамы на третьем этаже, но не найдя ее там, отправилась во двор, в котором мама имела привычку пить чай в хорошую погоду. Она была там с уже известным мне по письмам, усатым графом. На внешность он показался мне вполне ничего, но наши с матерью вкусы не совпадали ни в чем. За небольшим круглым столиком стояло несколько стульев, и я бесцеремонно уселась на один из них и позвонила в колокольчик, чтобы попросить прислугу принести мне чай.

-         Здравствуй, мама. Граф, - поздоровалась я с присутствующими. У матери было слегка удивленное лицо, но все-таки мне удалось научить ее привыкнуть к моим выходкам.

-         Ты опять воспользовалась школьным камином? – спросила она, подняв одну бровь. Лишь это качество досталось мне в наследство от нее.

-         Да, конечно. Не могу же я прилететь сюда на метле, - грубо сказала я.

-         Зачем ты приехала? Уже соскучилась?

-         Конечно, нет! Что ты? Я была уверена, что сегодня в такой солнечный день вы с мистером Ларсеном будете пить чай во дворе, вот и захотела познакомиться с будущим отчимом.

-         Очень рад знакомству с вами, юная леди, - вежливо сказал граф, слегка покраснев. Смущение? Что ж мне никогда не нравилось в мужчинах это качество, но маме вполне подходит человек, делающий ей комплементы на каждом шагу и не ревнующий к парикмахеру.

-         Я тоже рада. Мама, почему же ты молчишь?

-         Думаю, после твоего очередного путешествия, я опять получу письмо от профессора Дамблдора?

-         Ты как всегда права. Но это лишь мимолетное дело – поездка домой, я не стесню вас своим присутствием, мистер Ларсен, - играла я, обращаясь к графу, - кстати, у вас есть дети?

-         Увы, нет.

-         Что ж, жаль. А чем вы занимаетесь?

-         Мэнди! – вмешалась в разговор мама.

-         Что? – наивно поспросила я, сделав вид, что меня удивил ее восклик.

-         Ты не слишком любопытна?

-         Я думаю, что леди просто хочет знать, за кого выходит ее мать, - ответил за меня граф.

-         Вы правы, - подтвердила я.

-         Так вот, я делаю вино.

-         Английское? - удивилась я.

-         Нет, по французским рецептам.

-         О, надеюсь, как-нибудь мне удастся его попробовать.

-         Мэнди!

-         Да, мне уже действительно пора. Что ж, я вполне довольна выбором моей дорогой мамы, - начала я, обращаясь к мистеру Ларсену, - благословляю вас, - с этими словами я встала из-за стола и вновь пошла в гостиную к камину, отправившему меня назад в Хогвартс, оставив маму с графом одних за тем летним столиком решать свою дальнейшую судьбу.

 Я вернулась в гостиную своего факультета, как раз тогда, когда первые ученики начали возвращаться с ужина. Я начала делать уроки и сделала почти все, когда в гостиную ворвался наш разъяренный декан.

-         Мисс, Кобурн, вас вызывают к директору. В какой уже это раз?

-         Семнадцатый, если не ошибаюсь, - припомнила я, вставая и идя вслед за деканом по уже знакомому мне пути к кабинету Дамблдора.

 Профессор сидел, как обычно, за большим дубовым столом, его феникс лениво чистил идеальные алые перышки.

-         Снова, путешествуете, Мэнди.

-         Да, сер. Моя мать выходит замуж, я хотела познакомиться с женихом.

-         И как? Все прошло успешно?

-         Да, я их благословила.

-         Мисс Кобурн, я не буду вас ругать, я уже устал.  Я знаю, что вам все равно останетесь вы здесь или нет, и только поэтому вы все еще здесь учитесь.

-         Вы знаете, что я с детства не хотела быть волшебницей, - разозлилась я на его слова.

-         Знаю, мисс, знаю. И поэтому хочу, чтобы вы продолжали учиться. И если я скажу вам сейчас, чтобы вы подумали над своей ошибкой, вы все равно забудете о моих словах, как только переступите порог этого кабинета, и поэтому самым большим наказанием для вас я все еще считаю учебу здесь, хотя многие наоборот держаться за Хогвартс больше,  чем за дом. Идите, Мэнди, у меня много дел.

-         До свидания, профессор, - сказала я резко, и направилась к выходу, фыркая и ругаясь про себя на этого противного вредного старикашку.

Глава 3.

Терри  Бут.

                          Наслаждаться счастьем – величайшее благо, обладать возможностью давать его другим – еще большее.

                                       Ф. Бэкон

        Что я могу сказать о Терри? Я знаю этого парнишку с первого дня в этой дурацкой школе, потому что по великой случайности мы вместе попали в Рэвенкло. Кстати, за это я пару раз так изругала паршивую сортировочную Шляпу во время своего очередного визита в кабинет директора, что она, наверное, пожалела о своих давних словах, больше чем я. Но мне не жаль ее, с чего бы мне жалеть никчемную, заплатанную ткань, случайно наделенную разумом, причем не большим. Что ж, Рэвенкло, так Рэвенкло. Подумаешь…

 Так вот о Терри. Он был из семьи маглов и напоминал мне о моих друзьях, оставшихся далеко от меня. Я не могу сказать, что мы были с ним друзьями, но по воле судьбы, даже если я в нее не верю, мы были просто обязаны быть приятелями. Иногда я помогала ему с учебой, иногда он мне, мы не дарили друг другу подарки на Рождество, не давали клятв и обещаний, а только общались, не имея возможности избежать этой участи.

  У него было полно недостатков. Во-первых, он слишком любил девушек. Сейчас я уже не припомню, с какого курса он начал с ними встречаться, но это началось довольно рано. Практически все девчонки из Рэвенкло имели честь видеть его в качестве собственных бойфрендов. Надо сказать, что мне тоже было предложено такое право, но я вежливо отказалась, сделав вид, что хочу быть просто другом. Если честно, он был слегка не в моем вкусе и, зная все его вредные привычки,  я не очень желала быть его девушкой, в конце концов, брошенной, тем более, я привыкла сама бросать парня хоть на несколько дней раньше, чем это собирался сделать он, но все же.

   Во-вторых , когда мы веселились, гуляли и праздновали что-то в Хогсмиде, в гостиной, неважно где, он слишком сильно напивался. А когда он был пьяным, это было невыносимо. Терпеть не могу людей, не способных себя контролировать.

В-третьих, Терри Бут был просто лентяем, не умеющим оторвать свою русую голову от подушки и не интересующимся ничем, кроме своего внешнего вида и особ противоположного пола. Я могу продолжать этот список бесконечно, но я не хочу, чтобы у вас сложилось слишком плохое мнение об этом вполне сносном парне.

 Я читала «Финансист» Драйзера, когда в гостиную ненавистного мне факультета ворвался растрепанный и красный Бут.

-         Что случилось? – сказала я, не отрывая глаз от романа, когда он сел в кресло напротив.

-         Джинни…

  Эта паршивка Уизли была, наверное, еще одним недостатком Терри, вернее его любовь к ней. Они встречались уже более полугода, и я потеряла смысл отговаривать его встречаться с этой простушкой. Но мне все же повезло, что я редко видела их вместе, и мы не прогуливались втроем  по лужайке перед замком.

-         И что Уизли? – холодно сказала я, все еще бегая глазами по строчкам книги.

-         Мы поругались, - выдохнул Терри и закрыл лицо руками.

-         Давно пора. Ты же знаешь, что я не переношу ее. Поздравляю. Кто на этот раз станет жертвой для диких поцелуев Бута?

-         Как ты не понимаешь, - разозлился он, смотря на меня с ненавистью и злобой, - я ведь люблю ее. Мы.., мы.., в общем, я хочу быть с ней.

-         Не думала. Что ты окажешься таким слизняком, Бут. Я ничем не могу помочь, извини.

-         Да, я и не просил. Просто, понимаешь, надо же кому-то…

-         Ага, кому-то высказаться. Я все это уже знаю. Успокойся и забудь эту девчонку, найдешь получше, не найдешь, так пострадаешь и, все пройдет. Живи,  - перебила его я.

     Всю неделю он  ходил бледный и молчаливый, я уже начала сомневаться в его трезвости. Он томно сидел в самом темном углу гостиной, не глядя, перелистывал страницы магических газет, коротко отвечал на вопросы, не спорил, как бывало раньше, не шутил. В конце концов, мне до такой степени надоело это напряженное молчание, что  я решила сыграть свою роль в этой глупой истории с Уизли чисто из эгоистических побуждений. В субботу, когда Джинни  с подружками – сплетницами возвращалась с прогулки, я стояла, облокотившись о холодную стену замка, поджидая ее.

-         Эй, Уизли!  - окликнула я ее, она обернулась, сказала что-то подругам и неторопливо подошла ко мне.

-         Привет, Мэнди, - вежливо сказала она, складывая руки на груди, также как я.

-         Не складывай ручонки, этим ты показываешь свое неуважение ко мне.

-         Почему же ты так их сложила?

-         Разве я говорила, что уважаю тебя? – резко ответила я, подняв одну бровь.

-         А почему я должна уважать тебя? – спросила она с вызовом, все же отпустив руки в карманы мантии.

-         Потому что я – Кобурн. Я хотела поговорить с тобой не об этом.

-         А о чем же.

-         Не перебивай. Тебе еще знакомо имя Терри Бут?

-         Зачем тебе знать? Хочешь с ним дружить? Забирай!

-         Не злись, малышка. Мужского внимания мне итак хватает. Просто, знаешь, с некоторых пор мы с ним приятели, и мне больно видеть, как он переживает из-за вашей глупой ссоры. Мне плевать на то, по какому поводу вы поспорили, просто мне хочется, чтобы с другом можно было поговорить, а не дуться на двоих. Так что, дерзай, Уизли. Если через два дня, вы все еще не будете вместе и, если Терри узнает об этом разговоре, тебе будет…м… не очень здорово. Понимаешь? Все, ты можешь идти, - сказала я, жестом показав в том направлении, где ее поджидали подружки. Она пробубнила что-то себе под нос и, резко обернувшись, пошла к ним.

-         И скажи своим подругам, что мы обсуждали погоду, Уизли! – крикнула я ей вслед.

  Когда она скрылась за поворотом, я гордо прошествовала в свою гостиную, сказав Терри, что он уже может улыбнуться. Я не хотела, чтобы он знал о моем разговоре с Джинни; не любила благодарностей, хотя они и льстили моему, и без того развитому, самолюбию. Я была уверена, что уже завтра Уизли помириться с Бутом, и у меня будет возможность вполне нормально проводить свое свободное время в разговорах с этим дон жуаном.

 Так и произошло. Он пришел на следующий вечер счастливый, ничего неподозревающий, и глупо улыбающийся. Наверно, на моем лице была такая же блаженная улыбка, потому что я чувствовала себя миротворцем из Библии. Не смотря на отсутствие веры в Бога, я считала их священную книгу вполне подходящей для чтения на старости лет или, когда просто нечего делать

Глава 4.

Пари.

                           Удочка – это палка с крючком на одном конце и дураком на другом.

                                                                       У. Хэзметт

   Я смотрела в свою полупустую тарелку и, надо сказать, не находила в ней ничего интересного,  когда Терри грубо дернул меня за рукав.

-         Что! – возмутилась я, оторвавшись от созерцания  ненавистного мне завтрака. Терри указывал на вход в Большой зал, в который сейчас прошествовал Поттер со своей мерзкой компанией, - Ты окончательно хочешь испортить мне аппетит? А я думала, я эгоистка.

-         Эй, перестань. У меня была насчет Гарри одна идейка.

-         С каких пор ты интересуешься парнями, - влилась в разговор я, окончательно забыв о своей каше.

-         Да, нет же. Это ты интересуешься.

-         Только не Поттером, - возмутилась я.

-         Почему бы и нет? – продолжал настаивать Терри.

-         Ты сошел с ума?! Я не буду его девушкой.

-         Ты ведь любишь бросать.

-         Но не ради этого я завожу романы.

-         А я думал.., в общем,  давай заключим пари.

-         Пари? Какие есть варианты?

-         Ты охмуряешь Поттера, а потом сразу бросаешь его. Вы можете даже не целоваться, это на твое усмотрение. Все дело в том, чтобы он согласился прийти к тебе на свидание, а потом остался один.

-         Бут, в твоем случае не помогут ни какие специалисты.

-         Так ты согласна?

-         Я подумаю, а какой будет уговор?

-         Если ты проиграешь, то Джинни станет твоей близкой подругой, - нахально улыбаясь, заговорчески продолжал Терри.

-         Что? Я не буду терпеть эту нищенку рядом с собой. Ты не понимаешь? Это не мой уровень? Хотя… А что, если я выиграю? Ты бросишь ее?

-         Нет.

-         Тогда что?

-         Придумай сама.

-         Ты достанешь мне из запретного раздела книгу сложнейших зелий. Я слышала, Снейп хочет раздать всем задания. Как? Не мои проблемы. И еще, ты поедешь со мной на свадьбу моей матери, не хочу остаться без кавалера, - завершила я, немного подумав. Терри был в бешенстве, его глаза горели странным огнем, на губах играла безумная улыбка, словно он продумывал план захвата Библиотеки. «Он больной, он точно больной» - заключила я про себя.

-         Идет, - наконец, сказал он.

-         Два дня мне будет достаточно, Терри, можешь готовить смокинг, - пропела я с натянутой вежливостью, вставая из-за стола и идя по направлению к компании Поттера.

  Я знала, что выгляжу великолепно, как всегда. Черные волосы, черная мантия, длинные черные ресницы, черный лак для ногтей и такие же черные, лукавые мысли. Мне было достаточно пару минут утром на свой внешний вид, я считала, что есть вещи и поважнее. Наверное, я поняла это в общении с помешанным Бутом. Грациозной походкой я подошла к столу Гриффиндора и, склонившись над знаменитым брюнетом, прошептала.

-         Завтра у нас рандеву, вы не забыли, сер? В восемь у гостиной Рэвенкло. Отказ не принимается. И кстати, я люблю тюльпаны, - сказав все это, я вышла из Большого зала все той же кошачьей походкой, оставив Гарри в полнейшем изумлении. Я  не сомневалась, что он придет. Пари стало для меня  point d’honneur*. Я не могла его проиграть. И дело не в том, что мне не хотелось общаться с Уизли, просто я слишком любила выигрывать.

*point d’honneur (фр.)  - дело чести.

  В этот день у нас было зельеварение с Гриффиндором, и парочка откровенных взглядов на Поттера помогла мне убедится в его желании прийти на свидание. Что ж, это будет интересно. Я вдоволь посмеюсь.

 На следующий день, я вышла к половине девятого в темные коридоры замка, освещенные лишь факелами. Мой кавалер стоял, прислонившись к стенке, с букетом желтых тюльпанов.

-         Разве я говорила, что люблю тюльпаны? Я их терпеть не могу, мне больше по душе ландыши, - беззаботно пролепетала я, принимая цветы. Я действительно любила тюльпаны, но мне было наплевать, где этот парень мог их взять.

-         Пройдемся? – предложила я, беря его под руку. Даже в самом страшном кошмаре мне не снилась такого. По дороге из прохода, ведущего к гостиной Рэвенкло, мы встретили Терри, многозначительно мне подмигнувшего. Я была уверена, что Поттер ничего не заметил, он пялился на меня, не смотря даже на дорогу, увлеченный моим темно-синим свитером. Мы начали разговаривать о всякой чепухе, он  хвалился своими приключениями и победами. Бедняжка, если бы он знал, что я с большим удовольствием обняла бы свою мягкую подушку и погрузилась в сон, чем выслушивала его тирады по поводу магии. Жаль, он не знал, что я ее не выношу.

 Мы пару раз прошлись по этажу, а потом, когда он проводил меня до портрета седого старичка,  служившего входом в мою гостиную, пришло время к традиционному поцелую на прощание. Он уже склонился надо мной и говорил что-то насчет того, какая я красивая, когда я незаметно вынула свою палочку из заднего кармана джинсов и прошептала заклинание, отбросившее малыша к противоположной стенке.

-         Ректусемпра! – эхом пронеслось по пустынному этажу. Бедняжка уже ползал в поисках своих очков, когда я произнесла пароль и, заходя в гостиную, крикнула на прощанье:

-          На первом свидании не целуюсь!

  Когда портрет за мной снова встал на свое место, я громко рассмеялась. Скорее это был нервный смех, всегда заменяющий мне слезы. На кресле в гостиной сидел Бут и гулко аплодировал моему представлению.

-         Итак, смокинг уже готов?

  Он хотел было что-то ответить, но нас обоих отвлек звук вновь отъезжающего портрета.

-         Мисс Кобурн, - задыхаясь, начал наш декан, - вы уже знаете куда идти.

-         Видимо старичок Дамблдор уже успел соскучиться, - лукаво сказала я Терри и отправилась вслед за деканом.

Глава 5.

Зелье.

Мир жалок лишь для жалкого человека,

мир пуст лишь для пустого человека.

    Бут усердно готовил план захвата книги из Библиотеки, советовался со мной, спрашивал, но я сказала, что меня не волнуют эти проблемы, мне нужна была книга. И вот, вечером, когда я дочитывала последние страницы «Финансиста», он вбежал в гостиную, такой радостный и взволнованный, что мне показалось, он сошел с ума. Положив дрожащими руками книгу передо мной, он ждал благодарности, хвалы, но его вид мог вызвать лишь горькую ухмылку. Это было для него слишком большой благодарностью.

-         Не забудь еще об одном. В споре выиграла я, а потом наплела директору, что Поттер сам полез. Хотя, это было правдой. Почти… Мне иногда становится жаль людей, которые не знают правды. Но мы с тобой знаем. И о втором условии тоже. Смокинг уже готов? Или ты думаешь идти на свадьбу моей матери в джинсах и футболке? Уйди, мне надоело видеть тебя. Можешь посмотреть в зеркало по дороге.

  Когда дверь в спальню мальчиков со скрипом закрылась, я с благоговением взяла книгу в потрепанном кожаном переплете. «Сложнейшие зелья». Именно то, что было нужно. Снейп назначил  сдачу моего зелья через две недели.

 Я нашла по содержанию зелье воспоминаний и открыла нужную странницу:

  « Зелье воспоминаний.

  Сложнейшее из всех зелий. Может сварить его только достаточно сильный волшебник. Но есть одно условие: он должен вспоминать о чем-то прошедшем.»

 Далее шли ингредиенты, способ приготовления, время настоя. Я знала лишь одно место. Где мне никто не мог бы помешать вспоминать и варить зелье. Запретный лес.

  В следующий вечер я уже смешивала в небольшом котле частички кожи дракона и рога единорога, вспоминая своего приемного отца Джона Браклхерста. Он был неисправимым романтиком и ребенком в душе. Но я думаю, даже мать не знала его этой сущности. Только я. Только мне он рассказывал о своих тайных мечтах и желаньях, когда мы сидели лунными ночами, покачиваясь на белых качелях за домом.  Он говорил о жизни и смерти. Давал советы, учил. Тогда я еще не была такой гордой и жестокой, как сейчас, тогда я умела быть искренней, настоящей и любящей. Теперь нет. Я уже даже не уверена, смогу ли я вообще быть прежней. Наверное, нет, как и все, что меняется.

 Я настолько отвлеклась, думая обо всем этом, что не заметила, как позади меня зашуршала листва, послышались шаги, а потом и голос – холодный и насмешливый, похожий на мой, только ниже.

-         Снова думаешь позабавиться с Поттером? – я все еще не оборачивалась, постепенно узнавая голос. Зелье перестало волновать меня и нужное мгновенье, когда оно должно было стать темно-зеленого цвета, я уже упустила. Теперь было бесполезно, нужно было снова варить его сначала.

-         Я не играю с маленькими мальчиками.

-         Что же было на прошлой неделе?

-         Я просто не люблю проигрывать в спорах, и к тому же, я ненавижу Поттера.

-         Хм, должно быть, в этом мы похожи.

-         Не думаю, - холодно ответила я, переливая обесцветившуюся жидкость в стеклянный стаканчик.

-         О чем ты думала?

-         Тебе не нужно этого знать.

-         И все же, - я наконец обернулась. Это был Драко Малфой. Никогда особо не общалась с ним, лишь пара слов за все годы обучения. Я считала, что именно он занял мое место в Слизерине – первое место.

-         Мне задали варить зелье воспоминаний. И нужно было вспоминать.

-         И что ты вспоминала? – спросил он, казалось, серьезно. Мне почему-то хотелось доверять и рассказывать ему. Но та опаска, с которой я всегда подходила к людям, все же не уступила.

-         Отец рассказывал мне, что когда умирают люди, они становятся путеводными звездами для других, близких или любимых.

-         И ты веришь в это?

-         Не знаю.

-         Я подумаю над этим.

-         Не нужно. Мне это не важно.

-         Мы еще посмотрим.

-         Пожалуйста, - великодушным, но уже холодным и наигранным голосом сказала я. Когда шаги в лесной чаще стихли,  я начала задумываться, что Малфой мог делать в лесу. Лабораторный стаканчик, зажатый в моей руке, одним ее резким движением был отправлен в ближайшее дерево.

Глава 6.

Трелони.

                   Дети учат взрослых людей не погружаться в дело до конца и оставаться свободными.

                                   М. Пришвин

     В тот вечер я все же доварила свое зелье, оно получилось таким, каким было нужно по книге.  Жаль, что когда я возвратилась в гостиную было уже двенадцать, камин грел меня своим теплом и , дядюшка Морфей так и норовил обнять меня своими сонными чарами. Я легла спать, так и не закончив всех уроков.

-         Уйди, сумасшедшая,  - это было первое, что я сказала на следующее утро, открыв один глаз и увидев перед собой растрепанную Лавгуд. Презрение и сочувствие – это все, что я чувствовала к ней. Если бы она не попадалась мне на глаза каждый день, то я могла бы быть просто равнодушной, как к другим. Но эта наивная девчонка слишком усердно пыталась подружиться со мной, не понимая, что по утрам мне лучше всего дать поспать. Я с удовольствием проспала бы пару уроков, если б  в это утро она не присела на край моей кровати под балдахином в своей зеленой пижаме. В ответ на мои слова она удивленно похлопала своими русыми ресницами, нелепо обрамляющими огромные глаза, и ушла.

Пару минут я провалялась в тепле пухового одеяла и нежности шелковых простыней, пока не убедилась, что сон полностью прошел, день окончательно испорчен, еще не начавшись, и что все уроки сегодня я буду зевать. Проклятая Лавгуд…

   Выпив стакан тыквенного сока на завтрак, я поплелась на Предсказания с мечтами, что под влиянием благовонного тумана комнатки Трелони мне удастся уснуть в одном из мягких кресел. Этот урок у нас обычно был со Слизерином, и я быстро заняла свое прежнее место подальше от жаркого огня камина и приторной улыбки Трелони, пока наглые слизеринцы не заняли все удобные кресла.

-         Можно мне присесть с тобой за один стол? – услышала я голос Пэнси Паркинсон, когда уже почти дремала, откинув голову на спинку кресла.

-         Нет, я не переношу запаха твоих духов. И тем более, здесь занято, - язвительно отрезала я, наслаждаясь ее обиженностью и нелепостью. Вообще-то я сказала правду, через пару минут ко мне подсел Бут с неповторимым запахом его  маггловского одеколона, заглушающего порой даже ароматические масла прорицательницы.

-         Очередной флакончик  этой зловонной жидкости опустошен, - предположила я, зажимая нос. Надо сказать, большинство девушек теряло самообладание от этого запаха, я же теряла способность различать другие запахи в течение двух часов. Пока я отгоняла его от себя листом пергамента, начался урок, и Трелони начала расхаживать по классу, глупо закатывая глаза и выполняя руками движения, похожие на те, что делает маленький ребенок, впервые взяв в руки кисть. На ней было фиолетовое кружевное платье и синяя шаль, изящно покрывающая плечи. Жаль, что эти вещи не сочетались, по отдельности они были вполне ничего. Учительница снова достала стеклянные шары, в которые практически все просто тупо глядели, пытаясь углядеть хотя бы отпечатки пальцев на гладкой поверхности стекла. Она подошла к одному из слизеринцев, парень был явно счастлив до того, как она сказала, что его ждет неминуемое горе. После этих злополучных слов улыбка исчезла с лица студента, наверное, до конца дня.

-         Дура, - громко сказала я. Я была уверена, что она слышала мои слова. Все слышали. Трелони резко развернулась на каблуках и направилась к моему столу.

-         Вы что-то сказали, мисс Браклхерст.

Я молчала, потому что любила, когда ко мне обращаются по моей настоящей фамилии. Даже учителя, мне было все равно.

-         Мисс Браклхерст? – надрывно сказала она, пальцами теребя уголки шали, - Мисс Кобурн?

Я подняла голову, словно только что услышала свое имя. Поднятая бровь и удивленная улыбка на моем лице заставили ее немного отойти.

-         Что, профессор?

-         Вы что-то увидели?

-         Да, странную женщину в фиолетовом платье, - наивно пролепетала я. Раздался смех, гулким эхом прозвучавший в моей голове.

-         Давайте я посмотрю, - и она склонилась над стеклянным шаром, стоящим на моем столе, - вам грозит опасность.

-         Cest – a- dire? (* с фр. – то есть) – мне стало смешно, хотелось громко рассмеяться в ее лицо.

-         Что вы сказали? – не поняла она моего французского.

-         Что за опасность?  - без малейшего интереса спросила я, разглядывая пейзаж за окном.

-         О, сначала будет беда, потом сильнейший стресс, а потом…

-         Довольно! – крикнула я, вскочив с кресла,  - мне надоели ваши бездарные выдумки. Пора бы уже придумать что-нибудь новое! Мне неинтересно ваше мнение о моей жизни и то, что в ней  будет, зависит от меня или от кого-то другого, но только не от вас и не от вашей несуществующей харизмы. А теперь извините, мне пора идти, есть более интересные вещи, чем слушать бред сумасшедшего профессора! – парировала я и, захватив свои вещи, спустилась вон из кабинета.

Глава 7.

Злачное  место.

     Я решила, что у этого дня определенно нет никакого будущего, и поэтому в течение всех дальнейших уроков просто прогуливалась по Запретному Лесу, срывая колючие бутоны каких-то незнакомых мне красных цветов. Они не были красивыми, просто слегка напоминали мне мое детство. Я никогда не была меланхоликом, но в этот день на меня нашло что-то, что обычно называют ностальгией.

  Я бродила по сухой земле, беспорядочно застланной ветками и листьями, задевала кончиками пальцев растения на высоких стеблях; они цеплялись за мою одежду, царапали кожу, но я не замечала этого, я просто шла, сама не зная куда, медленно переступая с ноги на ногу.  О чем-то мне неизвестном волнительно пели птицы, оставляя неразгаданной свою тайну. Все было как обычно, как всегда, когда я ходила по темном лесу в приступе депрессии …

  Так я прогуляла все уроки и вернулась в замок, когда уже было время ужина. Бут странно посмотрел на меня, когда я подсела за стол факультета в Большом зале, он хотел было что-то сказать, но я остановила его, давая понять, что мне не нужны сейчас глупые однообразные лекции. Остаток этого дня прошел также плохо, как и его начало. Я рано легла спать, мечтая, что завтра все будет лучше. Тем более завтра намечался поход в Хогсмид.

 Следующим утром противная Лавгуд дала таки мне выспаться, не тревожа меня в выходной день. Когда я открыла глаза, лучики яркого солнца уже просачивались сквозь тонкую ткань занавесок и играли на поверхности моей бордовой шелковой простыни. Нежность постельного белья и сияние солнца в полусвете дали мне силы, и я, наконец, таки поднялась. Почти все были уже на завтраке, когда я спустилась в гостиную. На кресле перед камином сидел Бут, увлеченно пролистывая страницы сегодняшней газеты. Он улыбнулся, увидев меня в хорошем настроении.

-         Я думал это у тебя надолго.

-         Рано обрадовался, - пошутила я, растрепав его светлые, столь тщательно уложенные волосы. Он хотел что-то возразить, но не решился портить мне день. Вместе мы отправились с ним на поиски уцелевшей еды на золотых подносах школы.

     Через полчаса мы уже торопились на уезжающий малиновый экспресс. Но что может начаться без нас?! Конечно, мы успели. Вот только практически все места уже были заняты, кроме тех, которые держала для нас Луна, но я решила избежать ее компании в такой хороший день и поплелась в соседний вагон. Все это время Терри ходил за мной, как верный пес за хозяйкой. Наверное, если бы не его присутствие я бы вновь расстроилась, но просто я слишком любила играть на публику, чтобы разочаровывать ее кислым выражением своего красивого лица.

  Наконец, мы нашли свободное купе, на одном из мест лежали чьи-то вещи, поэтому мы решили занять противоположную скамью. Когда поезд тронулся, в маленьком проигрывателе Бута зазвучала успокаивающая медленная музыка. Под ее звуки моя голова упала на плечо соседа, а я погрузилась в сон.

  Когда через полчаса я открыла глаза, то увидела перед собой Драко Малфоя, спокойно смотрящего в окно. Мне показалось странным, что он был один, казалось, его что-то расстроило. Или кто-то…  Позже мы немного поговорили, Терри поделился своими планами выпить немного виски под видом сливочного пива. Где он взял его тогда, для меня до сих пор остается секретом. Но мы согласились, не думая,  к чему приведет это легкомысленность. По крайней мере, я не боялась исключения, скорее оно было бы для меня даром, чем наказанием. Но Дамблдор был не примерим…

 Через некоторое время однообразный пейзаж за окном сменился маленькими домиками и лавочками, поезд начал замедлять ход, голос в приемнике Бута фальшивить, а мы понемногу собираться. Утро прошло, но погода оставалась все такой же ясной, лишь солнце светило немного потусклее, придавая легкому ветру прохладу. Ученики стали разбредаться по магазинам, мы же с Бутом отправились в магазин одежды покупать костюмы и платья для свадьбы моей матери.

-         Ну, как это? – спросила я, выйдя из примерочной кабинки в облегающем черном платье с глубоким вырезом на спине.

-         Думаю, ты затмишь невесту, - немного смутившись, ответил Бут. Это было одно из тех редких мгновений, когда он смущался, и кончики его ушей слегка краснели. Я улыбнулась.

-         Надеюсь, мистер Ларсен не подумает, что у меня траур из-за их свадьбы. Хм... Хотя, это тоже неплохая идея.

-         Ты не хочешь, чтобы твоя мать выходила замуж?  - удивился Терри.

-         Я уже не знаю. Какое-то странное предчувствие, что ничего хорошего из этого брака не выйдет.

-         Ты слишком мнительна.

-         Возможно, - сказала я ему, расплачиваясь со смазливой продавщицей за платье.

Мы купили Терри черный классический костюм и белую рубашку, таким элегантным я его еще никогда не видела. Но мне было определенно приятно, что он всегда считался именно с моим мнением, а не с мнением простушки Уизли.

   Когда день начал перерастать в вечер, мы отправились в Три метлы. Бут купил что-то съестное, и мы заняли дальний столик в темном углу кафе. Виски оказалось мне сейчас вполне кстати, его горьковатый привкус пощипывал горло, заставляя смеяться. Через несколько минут к нам подсел Малфой, я не ожидала такого поворота, но тоже налила ему виски в только что наколдованный мною стаканчик.  Он резко выпил, слегка поморщившись, и лишь потом сказал:

-         Спасибо, - его голос не казался таким холодным и насмешливым, как обычно, он был скорее обиженным и мягким.

      Больше мы не разговаривали, а лишь тихо опустошали свои стаканы, иногда перекидываясь бессмысленными словами. Терри выпил больше всех нас и поэтому уже почти не мог разговаривать. Я убрала его стаканчик, сказав, что ему хватит пить, и мы с Малфоем начали разговаривать. Это был откровенный разговор двух немного пьяных людей. Ведь когда пьян, становится все равно, что подумают другие, хочется просто душевно поговорить, а потом забыть об этом разговоре.

-         У тебя что-то случилось сегодня?

-         Я.., - на минуту он замолчал, его лицо вновь приняло то обычное холодное выражение, пальцы нервно застучали по поверхности стола, - я поругался с отцом.

-         Изви.., - хотела сказать я, но мои слова перебил писклявый голос рыжей подружки Бута.

-         Терри, что с тобой? Ты пьян!? Боже, как ты мог…

-         Уйди, Джинни, отвали. А ты думала я такой правильный. Все вали, надоела, - подал признаки жизни Бут. Следующие пять минут я наслаждалась глупым выражением лица этой глупышки, пока она не сообразила, что нужно уйти.

-         Пойдемте на улицу, - предложила я. Мы вышли, небо уже потемнело, мрачно обнимая своими прохладными руками прохожих. Мы пошли на поляну за деревней. Терри лег под единственное здесь дерево и уже через минуту уснул, видимо, выпивки ему было, правда, достаточно. Мы с Драко тоже легли на траву, не заботясь о чистоте одежды, и разговаривали, смотря в  сумрачную мглу неба. Наверное, у него было настроение такое же, как и у меня вчера, потому что он говорил все, что накопилось в его  душе за долгое время «молчания».

-         Почему ты поругался с отцом? – спросила я из любопытства. Но видимо ему этот вопрос пришелся не по душе.

-         С отцом? – он нервно рассмеялся, - знаешь, мой настоящий отец умер, когда мне было три года. Вернее его убили. Люциус убил его и мою мать из-за меня, потому что его жена была бесплодна, а жениться дважды он не мог. С того дня, как я впервые попал в их дом, я возненавидел всю их семейку. Мой отец был его братом, я никогда не прощу ему этого. Он убийца, хладнокровный и злой. И хочет, чтоб я был таким же.

Он выговорил все это на одном дыхании, хватая ртом воздух, по его бледной щеке прокатилась одна единственная слеза. Мучительная и мужественная. Такая, какими должны быть все слезы. Я не могла поверить в его слова, не могла представить его таким, не понимала, зачем он говорит мне все это. Наверное, он тоже этого не понимал.

  Следующие полчаса мы лежали в темноте, а потом он повернулся ко мне и поцеловал. Мы оба были пьяны, и этот поцелуй был чем-то вроде развлечения, но окупившегося позже слишком большой ценой.

Глава 8.

Предсказания сбываются.

 Я уже не помню, как мы втроем сели на поезд и доехали до замка, как я нашла свою комнату и улеглась в постель. На следующее утро в памяти осталось лишь то, что не должно было: разговор с Малфоем и поцелуй. Было неприятно ощущать, что он сделал все это лишь потому, что был пьян. Но ведь я тоже была пьяна, и этот поцелуй был ни чем. Хотя…

   Когда я спустилась к завтраку, удивляясь, как я вообще проснулась этим утром, Драко остановил меня у дверей в Большой зал.

-         Извини, я не хотел тебе вчера говорить всего этого.

-         Ничего, считай, что я уже забыла, - разочарованно сказала я и хотела уже уходить, но он остановил меня своей сильной рукой и посмотрел мне прямо в глаза. От этого взгляда мне стало как-то тяжело на душе, захотелось уйти, но я не могла.

-         Нет, знаешь, я хотел это сказать кому-нибудь. Когда-нибудь сказал бы.  И я рад, что этим человеком стала ты. Я знаю, это останется секретом. И еще, я хотел бы быть твоим другом.

-         Конечно, - сказала я, после нескольких минут молчания.

В этот день я вышла на улицу и села на траву перед озером. Было тепло, солнце грело еще жарче, чем вчера; хотелось окунуться в прохладную воду, скинуть с себя все проблемы и тяжелые мысли. Я думала о свадьбе своей матери, которая должна была состояться на следующие выходные, о том, хочу ли я, чтобы она состоялась. Да, я хотела, чтобы моя мать была счастлива, но не была уверена, что мистер Ларсен  - тот человек, который может сделать ее счастливой.

 Через некоторое время я почувствовала, что кто-то сел рядом.  Я решила, что это Бут, наконец, проснулся, но это был Драко.

-         О чем думаешь? – спросил он.

-         О свадьбе матери.

-         За кого она выходит? – поинтересовался он из вежливости.

-         За мистера Ларсена, он делает вино.

-         Ларсена? Знакомая фамилия. Это не тот ли Ларсен, что месяц назад разорился из-за отравленного вина?

-         Разорился?

-         Ага. Он банкрот.

 Я вскочила на ноги. Меня словно облили холодной водой, открыли глаза. Оказывается, вся его притворная вежливость со мной и моей матерью была лишь из-за состояния моей семьи. Это было возмутительно! Драко почувствовал мое смятение и предложил пройтись по лесу, чтобы я успокоилась. Я согласилась, но не была уверена, что гнев пройдет. Я знала лишь то, что нужно срочно сообщить об этом матери.

  Мы молча ходили по лесу и уже забрели куда-то в самую глубь, когда за нашей спиной послышался легкий шорох. Среди деревьев была видна белая лошадь, но такая красивая, какой я еще никогда не видела.

-         Это единорог, не будет трогать его. Хагрид говорил, что есть время, когда они становятся дикими, а тот, кто прикоснется к их шерсти, не устояв перед соблазном, может стать чем-то вроде очарованного глупого существо, - заговорил Драко, взяв меня за руку; мы попятились назад. Он наткнулся на огромный корень какого-то древнего дерева и жестко упал. На его лице отразилась боль, а сам он долго не мог встать.

-         Что болит? – старалась спокойно говорить я.

-         Спина и нога, - сквозь зубы выговорил он.

-         Возможно, ты повредил позвоночник, нужно в Больничное крыло.

-         Нет! В следующие выходные матч с Гриффиндором, я не могу проваляться в кровати. Мы должны выиграть. А потом уже можно и в Больничное крыло.

-         Но..., - начала я.

-         Нет, - его тон был безапелляционным, я помогла ему встать, и мы медленно вышли из леса. Драко держался за мою руку, он хромал и не мог быстро ходить.

-         Я полежу немного, и все будет хорошо, - сказал он, когда я довела его до подземелья, - спасибо.

-         Не за что.

Убедившись, что он спокойно дошел до входа в Слизерин, я отправилась в гостиную Рэвенкло и с помощью кружаной муки отправилась к себе домой. Я не хотела расстраивать свою мать, но уже приняла решение, о котором в дальнейшем пожалею.

 Моя радостная мама крутилась перед зеркалом в белом подвенечном платье, когда я попросила ее сесть и поговорить со мной.

-         Ты пугаешь меня, дорогая, - пошутила она.

-         Это действительно серьезно. Понимаешь, мама, я узнала, что твой будущий муж банкрот. И разорился он уже до того, как начал свататься к тебе. Так что я не думаю, что тебе стоит выходить замуж за человека, которому нужны наши деньги.

  В тот день улыбка слетела с лица моей матери надолго, она молча встала и пошла в свою комнату. Я не хотела мешать ей. Но уже не была уверена, что правильно поступила, рассказав ей. Возможно, нужно было просто закрыть на все это глаза, дать ей быть счастливой и не мешать жуткой правдой. Через полчаса, все тщательно обдумав, я пошла к матери, чтобы попытаться уговорить ее не отменять свадьбу.

 То, что я увидела, было ужасно. Она лежала на полу с открытыми глазами, белая ткань платья была забрызгана пятнами крови, а на запястьях были следы от обычного ножа. Он была без сознания, прерывисто дыша; темная кровь вытекала из ее вен, капая на шелк. Это было так ужасно и так красиво.

-         Элис! – закричала я, зовя служанку. Когда та прибежала, я велела ей немедленно аппарировать за нашим доктором, а сама завязала мамину руку выше ран перчаткой от свадебного наряда, чтобы остановить кровь. У меня не было паники, был лишь шок и чувство вины. Я считала себя виноватой.

     Когда доктор появился, он велел всем выйти и через час, сказал, что все будет в порядке. К вечеру мама пришла в сознание. Она крепко обняла меня, когда я скромно зашла в ее спальню, боясь упреков.

-         Мама, прости меня, - сказала я, прижимаясь к ней.

-         Ничего, ты молодец. А  у меня все теперь будет хорошо. Отправляйся в школу.

-         Нет, мама, я нужна тебе.

-         Мне будет спокойней, если я буду знать, что ты в школе. Ступай. И успокойся.

-         Я люблю тебя, мама, - сказала я, выходя из комнаты.

-         Я тоже тебя люблю…

Глава Последняя.

Я отражалась в его стеклянных глазах,

Я читала его безумные мысли,

Я видела легкую дрожь на губах,

Обжигалась об искры угасающей жизни.

Я видела кровь в его волосах,

Слышала смерти неясный запах,

Растворялась в его последних словах,

Улетающих в бездну в бесшумных взмахах.

Ощущала прощальное тепло его рук,

Не дышала, пытаясь отдать ему воздух,

Стараясь облегчить скупую тяжесть мук,

Но, увы, уже было поздно…

  Я вернулась в школу, не чувствуя себя, не помня ничего, кроме красных пятен крови на белой ткани и широко открытых смерти зеленых глаз матери, когда она лежала на полу – бесчувственная и прекрасная. Смерть бывает красива, но эта красота стоит слишком многого, она стоит жизни. Я ощущала свою вину, я считала, что все из-за меня, из-за моей поспешности, прямоты и жестокости. Я была слишком эгоистична со всеми, я была слишком строга, не замечая своих недостатков, приносящих людям так много страданий и горя, о которых я узнала только сейчас. Но какую цену я заплатила за эту мудрость? Алые пятна, несчастье, эгоизм? Нет.  Я платила и буду платить своей жизнью, но больше никогда, никогда не отплачу жизнями других. Иначе я не смогу простить себя, хотя уже не могу простить…

  День превращался в ночь, ночь снова в день, и так вновь и вновь. Я не выходила из комнаты до выходных, не ходила на занятия, лишь редко посещая профессора Дамблдора с его бесконечными вызовами и выговорами. Бут суетился вокруг меня, пытаясь узнать, что случилось. Он приносил мне еду, подавал одежду, говорил об уроках, но я не слушала его. Я была никем тогда, просто существом без чувств и эмоций, без жалости и злости. Я не была собой. Время шло, и в пятницу декан снова попросил меня зайти к директору. Бут помог мне встать и, придерживая, повел наверх, туда, где каменные крылья феникса раздвигаются, открывая элегантный кабинет. Я не разговаривала, просто молчала и пыталась слушать то, что говорил Дамблдор о каком- то зелье. Оно должно было мне помочь. Он протянул мне небольшой стеклянный стаканчик с малиновой жидкостью. Я помню лишь то, что ощутила горьковатый вкус микстуры, стала быстро засыпать и упала на крепкие надежные руки Терри. Или Драко? Мне хотелось так, я думала лишь о том, о чем мне хотелось. Я впервые могла ощущать себя во сне; мое тело спало, не желая просыпаться, а я размышляла о многом, о незначительном, совсем не о том, что волновало меня в прошедшую неделю, пока я, наконец, полностью не забылась и не ушла в забытье сна.

 Утро было красивым, светлым и солнечным. Я открыла глаза, но больше не чувствовала боли, не было того состояния депрессии, не было безразличности и апатии; просто хотелось жить. Я оделась и вышла из комнаты и гостиной факультета впервые за несколько дней. Я бежала по лестницам замка, перепрыгивая через ступеньки, словно в детстве, словно тогда, когда я бегала со своими друзьями по лестницам особняков, веселилась, смеялась, жила. Казалось, я снова могла жить. Но эта способность, увы, сохранилась не надолго.

  В этот день был матч. Гриффиндор против Слизерина. Все были уже на поле, когда я заняла свое до этого пустовавшее место рядом с бутом в первых рядах. Он посмотрел на меня удивлено и радостно, показывая искреннюю улыбку, улыбку дружбы и счастья. Счастья, теперь утерявшегося до конца, счастья, которого я, возможно, никогда не смогу ощутить после того, что случилось.

 Команда Слизерина появилась из раздевалки. Я помахала Драко, он улыбнулся уголком губ. Я видела боль, отражавшуюся на его лице, с каждым его шагом, пересиливавшую больную ногу, позвоночник, хромату. Впервые в жизни я обратилась к Богу, я поверила, что он может помочь, я просила, чтобы ничего не случилось, чтобы то волнение, прокравшееся в мою душу с появлением Драко поле, было лишь моей женской причудой. Я молила, просила, но увы.

-         Он приходил к тебе каждый день, - сказал Терри, увидев, куда я смотрю, - я не пускал его, ведь ты была больна.

-         Я не была больна, - сказала я, смотря в его глаза, -просто мне было плохо.

-         Я понимаю, - ответил Бут, отворачиваясь к полю. Я не была уверена, что хоть кто-нибудь в этой жизни мог понять меня сейчас. Прежнее состояние счастья ушло, уступив горечи и непонятному предчувствию чего-то плохого и неотвратимого.

      Начался матч. Игра была жестокой и долгой. Но, в конце концов, Драко поймал снитч. На его лице не было улыбки, он не летал над полем, демонстрируя мяч, а лишь поднялся немного выше, разглядывая что-то внизу. Я помахала, и он помахал мне в ответ. Но тут произошло то, чего я долго не могла понять, не могла поверить в жестокую случайность, в невыносимый рок судьбы. Тяжелый мяч, вышедший из-под контроля врезался ему в спину, усиливая до невозможности боль Драко. Золотой снитч мягко выпал из его руки, изо рта потекла тонкая струйка крови. Не удержавшись на метле слабыми руками, он падал на землю, окружаемый безмолвной тишиной. Все произошло слишком быстро, чтобы кто-нибудь сумел остановить падение, но для меня это длилось вечность. Словно в замедленной съемке. 

  Когда он упал, я побежала на поле, быстрее всех: врачей, учителей, учеников. Мне было неважно их мнение, мне вообще все было неважно, кроме того, чтобы он остался жив. Но удар был слишком силен. Он лежал на спине на холодном песке поля, смотря стеклянными глазами в ясное небо.

-         Я стану твоей звездой, - прошептал он, когда я наклонилась над его телом.

-         Не умирай, - это было все, что я успела сказать ему, прежде чем на его губах заиграла последняя безумная улыбка, прежде чем его душа покинула тело, прежде чем он умер…

 Тогда для поникло солнце, оно просто погасло, навсегда. Я не чувствовала ничего, кроме пустоты. Тогда я впервые плакала, прижимаясь руками к его телу, еще теплому, но уже такому беззащитному, бесчувственному. Я никогда не забуду те единственные в моей жизни слезы, вызванные его смертью. Никогда. Все закончилось для меня в этот миг, не осталось ни одного лучика света, совсем ничего. Я ревела, не помня себя, пытаясь забыться, стараясь проснуться, словно это был жуткий кошмар. Но это был не сон, а жизнь, горькая и несправедливая, несчастная и  потерянная моя жизнь в его жизни. Она ушла вместе с ним, забрав с собою счастье, улыбку, любовь, все, что я могла еще когда-то испытать, но уже не испытаю.

Эпилог

  Прошло много времени. Но его смерть с нежной улыбкой на губах осталась со мной. Я поняла смысл его последних слов. Я жила своею звездою, жила им, пытаясь вновь научиться жить. Словно только родившись, я училась улыбаться, радоваться чему-то искренне, быть счастливой. И он помогал мне, был в моем сердце, всегда. Я любила его, старалась любить жизнь, и еще – я стала верить в Бога.